Мы продолжаем публикацию глав из книги П. И. Качура Главный ракетчик Российской империи. Содержание книги можно посмотреть на странице

http://www.mglin-krai.ru/dvoryanskoe-sobranie/250-o-knige-p-i-kachura-glavnyj-raketchik-rossijskoj-imperii сайта.

 

 

Глава 1.1. РОДИТЕЛИ БУДУЩЕГО ГЕНИЯ –

СИЯТЕЛЬНЫЙ ОТЕЦ И БЛИСТАТЕЛЬНАЯ МАТЬ

 

 

 

27 апреля* 1779 года у русской императрицы Екатерины II родился внук: второй сын цесаревича Павла Петровича и цесаревны Марии Федоровны. Августейшая бабка – дальновидный политик – прочила его на роль императора будущей Восточно-Римской (Византийской) империи, которую желала возродить. По этой причине великий князь получил свое знаковое греческое имя – Константин. Ранее не встречавшееся в роду Романовых, это имя заключало в себе политические устремления императрицы, которые должен был реализовать  внук.

* Даты в этой книге до 14 (1 по ст. стилю) февраля 1918 года приводятся по старому русскому календарю, действовавшему с 1700 до 1918 года. Особенностью этого календаря было то, что он «отставал» от европейского (юлианского) календаря в XVIII веке на 11 дней, в XIX веке на 12 и в XX веке – на 13 дней.

 

Императрица Екатерина II (худ. А. Антропов)

 

 В манифесте, изданном по случаю рождения вели го князя Константина Павловича, говорилось: «от новорожденного можно ожидать увеличения славы и могущества России». Была выбита медаль, на которой изображены Софийский храм в Константинополе и Черное море с сияющей над ним звездой. На оборотной стороне медали храм Святой Софии, который турки обратили мечеть, венчает крест.

 

Памятный знак на рождение

великого князя Константина

 

Мальчику старались дать соответствующее воспитание. На празднестве, устроенном по случаю рождения Константина, читались греческие стихотворения. Константина с младенчества окружили греками – гречанкой была кормилица Елена, греками был его слуга Димитраки (Дмитрий) Курута и товарищи детских игр; с детства цесаревич в совершенстве владел греческим языком.

 

Император Павел I (худ. С. Щукин)

 

Но, вопреки стремлениям августейшей бабки, великий князь в детстве был самым скверным ребенком, каким только можно вообразить, рос ленивым и совершенно равнодушным к наукам. Учиться он не желал ни за что на свете. В двенадцать лет Константин писал: 

«Так  приятно нисколько  не  тру- диться, что я желал бы даже, чтобы другие могли за меня ходить, есть, пить и говорить; ничего так не желаю, как быть похожим на статую... Быть грубым, невежливым, дерз- ким – вот то, к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабан- щика. Словом, из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь».

Знающие свое место воспитатели писали, что августейшее дитя обнаруживает превосходное сердце и выказывает природные дарования. Проблема лишь в том, что одаренный ребенок не разбирает, в каком направлении идет. В подтверждение этих слов чудо-дитя пребольно укусило швейцарского педагога философа Фредерика Сезара де Лагарпа. Дело могли бы поправить периодические порки, но бабушка придерживалась передовых воззрений на воспитание детей, и ребенок рос, как цветочек. Он истошно орал, когда Лагарп пытался заставить его заниматься. На заре юности великий князь совершил первый мужественный поступок: сломал руку престарелому генералу Штакельбергу. В окружении великосветского общества на вечернем собрании у Екатерины II, Константин вздумал бороться со стариком графом Штакельбергом. Генерал не мог противостоять здоровяку-недорослю, и, разгорячась, Константин бросил старика на пол и сломал ему руку.

 Подростком великий князь Константин проводил досуг в нелепейших забавах: то он ловил крысу и, почти удавив ее, забивал полудохлую в ствол небольшой пушки, а потом стрелял в кого угодно; то пристав в окрестностях Царского Села к молодым женщинам, а если не получал желаемого, кусал или щипал их.

Камея «Великие князья Александр и Константин»

 

Но вот сошлись тучи, блеснула молния, грянул гром – это заворчала венценосная бабушка. «Мне известно безчинное, безчестное и непристойное поведение его в доме генералпрокурора, – писала она воспитателю Константина графу Салтыкову, – где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства. Даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, и сие столь нагло и безсовестно им произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того он со всякой подлостию везде, даже и по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что я того и смотрю, что его где ни есть прибьют, к стыду и крайней неприятности...».

 

Императрица обозвала внука «санкюлотом»* и на первый случай посадила его под арест. Ранее его никто так не наказывал, и от крайнего ужаса у Константина сделалась лихорадка. После этого он твердо встал на путь исправления.

* Санкюлот (от фр.) – простолюдин, революционер.

Насколько Константин не любил заниматься науками, настолько ему нравились военные учения. Фехтоват скакать верхом, командовать армией казалось ему делом куда более полезным для великого князя, чем занятия живописью, ботаникой или астрономией. В этом он походил на своего отца, императора Павла I. Различие состояло в том, что умственное повреждение императора Павла, которому нельзя было отказать в замечательных способностях и рыцарском благородстве, было последствием тех ужасных обстоятельств, среди которых протекла его молодость, и полного недостатка в воспитании, а у цесаревича, чьим образованием также весьма мало занимались, оно, по-видимому, было наследственным. Цесаревич говорил однажды некоторым из ближайших к себе особ: «Не смея обвинять отца моего, я не могу, однако, н сказать, что императрица Екатерина, обратив все свое внимание на брата моего Александра, вовсе не занималась мною в детстве».

Портрет Великого князя Константина Павловича (худ. В.Л. Боровиковский, 1795 г.) 

Императрица Екатерина решила покончить со всем этим, подобрав ему подходящую жену. Десять молодых особ в качестве невесты одна за другой приезжали в Петербург, но никто не удовлетворял вкусов и запросов русской императрицы.

Несостоявшиеся невесты, получив богатые подарки, покидали Северную Пальмиру, пока не появилась одиннадцатая претендентка. К Петербургскому Двору пригласили двух хорошеньких, как мейсенские фарфоровые фигурки, сестер-принцесс Саксен-Кобург-Готскогодома, дабы выбрать невесту великому князю Константину Павловичу. Выбор Констанина пал на совсем еще юную (она родилась в сентябре 1781 года), умную, миниатюрную брюнетку Юлианну-Генриетту-Ульрику. Вероятно, она пленила его тем, что необыкновенно хорошо, с точным соблюдением всех форменных особенностей, нарисовала ему двух гусар.

Он ходил к дамам в гости, дичился, робел, не смотрел в сторону своего предмета и, наконец, 24 октября 1795 года сдепредложение Юлианне. Мать невесты, получившая от императрицы шкатулку с бриллиантовыми украшениями, рыдала от счастья, невеста плакала навзрыд, у отнюдь не сентиментального жениха глаза тоже были на мокром месте. Великий князь ежедневно рано утром приходил к невесте завтракать. Он приносил с собой барабан и трубу, заставлял ее играть на клавесине военные марши, а сам аккомпанировал на принесенных с собой музыкальных инструментах из армейского оркестра.

Наконец, дело подошло к венцу: 2 февраля 1796 года саксен-кобургская принцесса приняла православие и стала называться Анной Федоровной; 3 февраля состоялось обручение ее с Константином, а 15 февраля венчание. Молодым был отведен Мраморный дворец, вокруг которого две недели продолжалось народное гулянье.

 

Портрет великой княгини Анны Федоровны (неизв художник)

 

 

В оде, написанной по случаю бракосочетания, об Анне Федоровне говорилось:

«Умеет души привлекать,

От злобы правду защищать.

Она премудрость почитает,

Ее в поступках соблюдает.

Горда – но честностью одной.

Любезна – внутренней красой.

Любя, не знает чтить притворства,

Умеет слабость извинять,

Пример к добру собой казать,

Ея советы в огорченьи

Целят томимый дух в мученьи,

Ея сильна с разсудком речь

Отчаянье души пресечь.

В беседах весела, прелестна,

Мила, чувствительна, нелестна» 

                       

Однако, увлеченный военным делом, даже после первой брачной ночи Константин встал в пять часов утра, спустился на площадь перед дворцом и там при помощи палки муштровал караульных солдат, охранявших его дворец. В штат нового молодого Двора вошло шестнадцать придворных во главе с гофмаршалом князем Борисом Голицыным, появились новые люди, новые партии и новые интриги…

Семейная жизнь не заладилась, брак оказался бездетным. Великая княгиня не одобряла шумного поведения своего сиятельного супруга и стремилась к скромной и уединенной жизни, что обратило на себя внимание окружавших. Но, к сожалению, в царствующей семье процветала традиция аскетического отношения к супругам. К тому же, основное влияние на великого князя оказывал отец, тогда как с матерью он виделся в раннем детстве всего один-два раза в день.

После смерти Екатерины Великой на престол вступил ее сын Павел Петрович. Из всех его сыновей Константин больше всех походил на отца: он был также курнос, также непредсказуем, безобразен в гневе и рыцарски великодушен в хорошие минуты. Павел Петрович любил сына – он назначил ему содержание в полмиллиона рублей, подарил большое имение – Стрельну, сделал командиром Кавалергардского полка, приставил к нему самого доверенного шпиона и, самое главное, отпустил на войну. В 1799 году Константин участвовал в Итальянском походе А.В. Суворова, командуя полком в его армии, но славы полководца не добыл.

Новый владелец Стрельны, цесаревич Константин Павлович пожелал в память о Петре Великом сохранить исторический облик Большого Стрельнинского дворца и обратился к модному тогда архитектору А.Н. Воронихину. Талантливый русский зодчий приступил к воссозданию дворца. По желанию его хозяина фасады здания архитектор оставил, в основном, без изменения. Были учтены пожелания и вкусы Константина Павловича.

Большой дворец в Стрельне

В 1801 году в России произошли перемены: против Павла I был устроен заговор, в результате которого он был убит, а на престол был возведен его старший сын Александр. Как Константин боялся покойного отца, так он до слез любил брата – императора Александра I:

«Я не знаю, может ли брат обойтись без меня, но я не могу жить без него». Император же говорил: «Он немного легкомыслен, но зато как он добр!» – и прощал брату решительно все.

 

Петербург начала XIX века. Вид на Академию художеств и Кадетский корпус (худ. Иоганн Георг Майр, 1802 г.)

В том же году и в жизни цесаревича произошли изменения: некие причины (официально называли и нездоровье, и неприятие придворной жизни) заставили Анну Федоровну уехать в Швейцарию, где она пожелала жить тихо и уединенно. В действительности, истинной причиной, послужившей бегству Анны Федоровны из России, современники считают гнусный оговор.

Близкий друг и собутыльник великого князя штаб-ротмистр Кавалергардского полка И.Л. Линев за оплату долгов согласился оклеветать жену Константина Павловича, «сознавшись» в любовной связи с ней, чего на самом деле не было. Статский советник Александр Михайлович Тургенев по этому поводу писал: «На третий день гнуснейшей клеветы развратнейшего чудовища Константина прекрасная, кроткая, любезная великая княгиня Анна Федоровна навсегда оставила Россию! Презреннейший Линев, получив отставку, поехал в чужие края, чтобы показать, что Анна Федоровна, будучи страстно влюблена в него, требовала, чтобы он находился при ней… В России все были уверены, что Линев – любовник Анны Федоровны, но ничего нет несправедливее в мире этой клеветы».

Для великого князя это было как нельзя кстати. С отъездом Анны Федоровны Константин Павлович не почувствовал себя одиноким, его всегда окружали привлекательные особы женского пола, ищущие его благоволения. Следует отметить, что повышенное влечение он испытывал к француженкам. Особую, даже драматичную, роль в судьбе Константина Павловича сыграли несколько его избранниц, о которых необходимо рассказать более подробно. Самый вопиющий случай произошел как раз на заре «дней Александровых прекрасного начала».

Новый, 1802 год явил петербуржцам и новую королеву красоты. Среди созвездия красавиц Северной Пальмиры ярко заблистала очаровательная жена состоятельного французского негоцианта, приехавшего в Россию поторговать и увеличить свое состояние. Так, к своему постоянному увлечению (Уланский полк) цесаревич прибавил и другое – в прошлом вдову португальского консула мадам Араужо, которая славилась красотой, скромностью и отличалась особой богобоязненностью. То, как с ней поступил Константин, другому человеку обошлось бы лишением дворянства и ссылкой на каторжные работы.

Цесаревич, истомленный страстью, ежедневно посылал к ней адъютанта с подарками и букетами цветов, но красавица оставалась холодна и неприступна. Константин, которому в ту пору шел двадцать третий год, пребывал в недоумении – до сих пор ему не доводилось иметь дело со столь несговорчивыми особами, ибо титул великого князя и наследника престола с легкостью отворял двери в спальни самых строгих фрейлин. Да и внешностью его бог не обидел. «У него широкое круглое лицо, и если бы он не был курнос, то был бы очень красив; у него большие голубые глаза, в которых много ума и огня; ресницы и брови почти черные; небольшой рот, губы совсем пунцовые; очень приятная улыбка, прекрасные зубы и свежий цвет лица», – так описывала внешность Константина его теща герцогиня Августа Саксен-Кобургская.

Как оказалось, мадам Араужо была в коротких связях с флигель-адъютантом великого князя Константина Павловича генерал-лейтенантом Карлом Федоровичем Бауром, близко знакомым с госпожой Араужо с детства. Его высочество, узнав об этой связи, пожелал тоже ее иметь. Услужливый подлец охотно уступил ему свою любовницу, но она, любя Баура, с гордостью отринула предложение любви Константина Павловича, и что он ни делал, она не поддавалась. Старинная воинская мудрость гласит: когда крепости не сдаются – их берут хитростью... Именно такой совет дал генерал своему сюзерену.

Озлобленный презрением к его страсти, великий князь придумал ужаснейшее наказание для Араужо. После долгого обсуждения был разработан хитроумный план кампании по овладению очаровательной госпожой Араужо. Как это принято у стратегов, начали с глубокой разведки и вербовки агентов в стане супостата. И очень скоро выяснилось, что строптивая красавица в известные дни, поутру, приезжала к молодой вдове акушера, баронессе Моренгейм, которая жила на Невском проспекте в доме лютеранской Петропавловской церкви. Здесь она отпускала свою карету домой, а вскоре за ней приезжал в наемном экипаже человек с запиской от ее любовника. Госпожа Араужо тотчас выходила от баронессы и отправлялась на тайное свидание. На Невском, у вдовы Моренгейм, она оказывалась уже в сумерках. Поздно вечером за ней приезжала карета, и она возвращалась домой уставшая, но очень довольная. И муж, и родственники пребывали в счастливой уверенности, что все это время она проводила в невинных беседах за рукоделием с аристократической подружкой.

Наследник русского престола приказал своему любимцу пригласить эту несчастную женщину к себе на квартиру. 10 марта 1802 года камердинер генерал-лейтенанта Баура Николай Бухальский – разбитной и ловкий малый, наряженный точно также, как одевался человек любовника госпожи Араужо, нанял того самого извозчика, ту же карету и тех же лошадей, что регулярно приезжали за ней на Невский проспект. Вскоре лошади зацокали под окнами баронессы. Подружки выглянули из окна, увидали знакомый экипаж. Бухальский передал ловко подделанную записку, и трепещущая в ожидании скорых любовных ласк Араужо, наскоро поцеловав баронессу, выпорхнула из подъезда. Дверцы кареты захлопнулись, лошади понесли вскачь. Скоро госпожа Араужо заметила, что карета едет совсем не туда, куда ее прежде возили. Она пыталась крикнуть кучеру, чтобы он остановился, но тот только подгонял лошадей.

«Это была самая гнусная история, – писал позднее декабрист барон В.И. Штейнгель (1783–1862), – омрачившая начало царствования Александра. Константин-цесаревич, через посредников сделал ей гнусное предложение. Она отвечала явным презрением. Летом 1803 года* в один день под вечер за ней приехала карета будто бы от ее больной родственницы. Когда она сошла и села в карету, ее схватили, зажали ей рот и отвезли в Мраморный дворец. И вот они оказались перед Мраморным дворцом – резиденцией великого князя. Придворные лакеи извлекли драгоценную добычу из экипажа и на руках отнесли извивающуюся женщину в комнаты генерала Баура. Здесь у камина уже сидел великий князь Константин. Он был пьян, возбужден и нетерпелив».

* В действительности, 10 марта 1802 года.

О том, что произошло дальше, рассказывать сложно. По-видимому, Константин даже не смог как следует насладиться своей победой – Араужо, пребывавшая в полуобморочном состоянии, не вызвала в нем особых желаний. Он быстро вышел из кабинета и удалился в свои апартаменты. За этим последовала отвратительная оргия. За своего хозяина принялись «мстить» сначала генерал Баур, затем адъютанты, Бухальский, конногвардейцы, наконец, лакеи и солдаты, бывшие на карауле при дворце. Фантазия писателя меркнет перед кирасирской: трудно представить, что именно подчиненные великого князя сделали с бедной женщиной...

Женщина давно лежала без сознания, и насильники опомнились только тогда, когда увидели, что она едва дышит. Кое-как ее привели в чувство, одели, внесли в карету и отвезли к крыльцу дома баронессы Моренгейм на Невском, и когда на звон колокольчика вышли встречать, кареты уже не было. Несчастная мадам Араужо почти без чувств бросилась к вышедшим, но могла только сказать: «Я обесчещена!» – и умерла. На крик сбежалось множество людей: свидетелей было огромное число! На другой же день весь Петербург узнал об этом и был потрясен случившимся.

 

 

Указ Павла I о пожаловании великому князю Константину Павловичу

Стрельнинской мызы 

 

Слухи о преступлении, в котором был замешан великий князь Константин Павлович, поползли по столице. Подобного дикого происшествия никто не помнил, многие отказывались верить сплетням, но скорые и тайные похороны госпожи Араужо невольно подлили масла в огонь. Царей и великих князей в России убивали не так редко, но чтобы венценосцы позволяли себе подобное развлечение, да еще столь извращенным способом...

Родственники жертвы разврата вынуждены были обратиться с жалобой на поведение царского брата. Когда Александру I осторожно доложили о том, что произошло в Мраморном дворце, он был потрясен и даже растерян: ведь Константин был наследником, ему предстояло в будущем занять российский престол. И вот теперь его причастность к случившемуся бросала тень не только на императорскую фамилию, но и на престиж императорской власти.

 

 

 

 

Мыза в Стрельне. Дворец Петра I (современный вид)

 

Чтобы успокоить общественное мнение, император повелел провести самое строгое расследование. По требованию прусского посланника (супруги Араужо были прусскими подданными) была составлена комиссия во главе с Д.А. Гурьевым, и дело повернули так, что генерала Баура, любимца Константина, уволили со службы, других участников дикой оргии отправили в крепость. Самого цесаревича посадили под домашний арест. Араужо выдали большую сумму денег и велели выехать за границу. Открытого скандала удалось избежать, но чтобы окончательно погасить нежелательные толки в столичном обществе, Александр I повелел напечатать и разослать по Петербургу особое объявление, из которого следовало, что преступление «оставлено в сомнении», а великий князь и наследник престола Константин Павлович вообще к нему никакого касательства никогда не имел. Через полтора года Баур был принят в армию и даже участвовал в Аустерлицком сражении. Но недобрая молва шла за цесаревичем по пятам, и Константина с того времени звали не иначе, как «покровитель разврата».

 

Необходимо отметить, что и сам Александр Павлович отличался слабостью к женскому полу. Эту слабость использовал, в частности, Венский Двор, окружив русского императора сонмом молодых светских красавиц. Этому «дипломатическому и разведывательному оружию» послужили: царственная красавица графиня Розина Эстергази, дьявольская красотка графиня Заурия, кокетливая графиня Каролина Чечени, небесная гурия графиня Юлия Зичи и сентиментальная красавица княгиня Габриэля Ауэроперг. Как оказалось, это дамское общество, кружившее голову «ангелу мира с берегов Невы», явилось прекрасным источником информации – венское правительство из первых рук получало точные сведения о планах русского императора.

Современники отмечали также крайне противоречивый характер Александра I: «Слабовольный Государь был способен одновременно мечтать о конституции и дрожать за самодержавие, думать об отмене крепостного права и вводить военные поселения, сменять смелых реформаторов строгими блюстителями порядка, приближать Кочубея, Новосильцева, Строганова, Чарторыжского и дружить с грубым и тусклым Аракчеевым».

Летом великий князь Константин Павлович по большей части жил в Стрельне, где усердно занимался военными учениями с расположенными в окрестностях полками. Константин, «живое воплощение отца, как по наружности, так и по характеру, он только тогда и жил полной жизнью, когда был на плацу среди муштруемых им команд». Но за исполнением многочисленных обязанностей военного начальника он не забывал своих увлечений женским полом. Среди многих женщин Санкт-Петербурга долгое время вниманием и благосклонностью великого князя пользовалась одна француженка, дочь парижского ремесленника – двадцатилетняя Жозефина, носившая фамилию бывшего мужа Фридерихс*. Константин познакомился с ней на одном из столичных балов в 1807 году. Ее судьба довольно интересна и поучительна. 

 

 * Сын мещанина Евстафий (Август) Иванович Фридерихс родился в 1773 году в Ревеле. С 1802 года находился на фельдъегерской службе в Санкт-Петербурге. Был в Англии и на Кавказе. В 1812 году вступил в Московскую Военную Силу подпоручиком. В 1816–1817 годах полицмейстер в г. Дубно. В 1819–1825 годах полицмейстер в г. Бердичеве. Первым браком (около 1804 года, Лондон) женат на Жозефине ле Мерсьер, разведен в 1807 году. Вторым браком женат на Надежде Николаевне Червинской. Дети: Карл (ок. 1804 – до 1871), Иван (1819–1857), Николай (1822–1896), Владимир (1824–1888), Аркадий (1833–?). Умер после 1833 года в г. Ревель.

 

 

 

По воспоминаниям очевидцев, Жозефина (урожденная ле Мерсьер) не была красавицей, но очень мила. В четырнадцатилетнем возрасте она попала в качестве работницы в маленький парижский магазинчик мадам Террей. Здесь смышленую девочку из простой бедной семьи заметил пожилой англичанин, зашедший в магазин за кружевным жабо. Она пленила покупателя, и тот под разными предлогами стал часто наведываться в магазин мадам Террей. Кончилось тем, что новоявленный знакомый предложил увезти девочку к себе в Англию, чтобы дать ей там отличное воспитание и образование, а затем жениться на ней. Англичанин объяснил, что у него большое состояние, но уже очень долго он не может найти себе жену по вкусу. Поэтому, чтобы получить идеальную подругу жизни, он хочет воспитать Жозефину по задуманному им самим плану.

Добившись согласия родителей девочки, англичанин увез ее в Англию, поместил в один из лучших пансионов, где она пробыла четыре года.

Получив прекрасное образование, Жозефина поселилась в снятой для нее квартире. Так прошло еще два года. Жила она в роскоши и довольстве, мечтая в своем уединении о будущей счастливой жизни. Но, как это часто бывает, в один миг все изменилось – покровитель скоропостижно скончался, не оставив завещания. Все его состояние по закону перешло к родственникам, а бедная Жозефина осталась ни с чем. Наследники заставили ее покинуть виллу, в которую покровитель незадолго до своей кончины перевез ее из лондонской квартиры. Живя на всем готовом, Жозефина не нуждалась в деньгах, и потому кроме одежды у нее ничего не было. Собрав свои наряды, она была вынуждена вернуться в Лондон, хотя там у нее не было никого из знакомых. Поначалу она хотела продать часть своих туалетов, чтобы на вырученные деньги вернуться во Францию. Но, поразмыслив, сметливая француженка поняла, что эти наряды – часть ее женского могущества, а, глядясь в зеркало, осознала еще и силу своей привлекательности. Поначалу, в сопровождении услужливой подружки, Жозефина стала посещать театры, гуляния в публичных местах – в надежде найти спутника жизни. Но внимание, оказываемое поклонниками ее красоты, выражалось с такой циничной откровенностью, что вызывало у нее только негодование.

 Жозефина Фридерихс (Ульяна Михайловна Александрова). (худ. А.Ф. Ризенер, 1813 г.)

Вскоре случай свел Жозефину с молодым человеком приятной наружности, который приехал в Лондон из России. Он был уроженцем прибалтийских губерний и говорил только по-немецки. Жозефина так приглянулась ему, что, получив ее разрешение, он стал бывать у нее все чаще. Оценив небогатый быт молодой одинокой девушки, он пришел в недоумение от ее дорогих туалетов. Тогда Жозефина рассказала ему о богатом лорде-покровителе, который дал ей воспитание и образование, но не успел сделать своей женой. В свою очередь заезжий поклонник рассказал о себе: что он полковник, флигель-адъютант русского императора, приехал в Лондон с важными депешами, а фамилия его Фридерихс, что он барон, богатый прибалтийский помещик. Так встретились два хитреца, и каждый старался казаться не тем, кем был на самом деле.

Жозефина рассчитывала поправить свое бедственное положение замужеством, а молодой якобы барон решил, что, женившись на ней, он не останется в накладе: ведь после смерти богатого лорда у нее должен остаться порядочный капитал. Они быстро обвенчались; так Жозефина стала носить фамилию Фридерихс. Однако после двух недель, которые молодые прожили в Лондоне, молодожена настигло досадное отрезвление – предполагаемые капиталы оказались мифом. Тогда, срочно собрав вещи, он объявил жене, что должен немедленно возвращаться в Россию, но взять ее с собой не может. Тщетно ждала соломенная вдова весточек от своего «барона» – он и не думал высылать ей деньги на дорогу в Россию. Ее жалкий капитал тоже подходил к концу. Продав бриллиантовый перстень – подарок богатого покровителя, она купила билет на корабль, совершавший рейс до Кронштадта.

Добравшись до России, Жозефина начала поиски мужа в Петербурге. Здесь она узнала, что никакого полковника и флигель-адъютанта по фамилии Фридерихс в свите императора нет, а в Лондон был послан курьер от Коллегии иностранных дел – простой фельдъегер. При этом оказалось, что разыскиваемый ею муж живет в казарме, где ему выделили лишь солдатскую кровать. С горьким разочарованием Жозефина поспешила удалиться из казармы фельдъегерей, понимая, что стала жертвой обмана.

И тут судьба сжалилась над ней: совершено неожиданно Жозефина, прогуливаясь по Невскому проспекту в конце 1805 года, встретила на улице свою бывшую хозяйку мадам Террей, и поделилась с ней своей «английской» историей. Та, поняв, что ее прежняя работница оказалась в горестном положении, предложила ей помощь и поселила у себя.

Мадам Террей приняла активное участие в судьбе своей соотечественницы, всячески помогала ей, давала советы, столь необходимые в чужой стране. В силу разных обстоятельств, мадам в начале 1806 года перебралась в Москву. Жозефина писала ей письма, и в них все чаще появлялись жалобы на злосчастную судьбу. В своем последнем письме Жозефина просила мадам Террей не осуждать ее, не презирать, если, может быть, дурная молва дойдет до ее благодетельницы. Она писала, что в 1807 году расторгла брак с ненавистным Фридерихсом и нашла покровителя в лице высокопоставленной особы. Имя этой особы названо не было. Это был великий князь Константин Павлович. Верная своей цели, на этот раз Жозефина решила не размениваться по мелочам (хватит с нее того, что она поверила «знатности» Фридерихса) и выбрала более крупную «дичь». На одном из маскарадов она подошла прямо к цесаревичу, прекрасно зная, с кем говорит, хотя он и был в маске. Несчастная женщина не просто просила у него защиты от грубого мужа, но и сознательно старалась очаровать великого князя. При ее привлекательности и способности Константина Павловича увлекаться, сделать это оказалось нетрудно. И встретила у него не только сочувствие. С этой минуты судьба Жозефины была решена…

Из записок К.П. Колзакова мы можем составить представление о внешности Жозефины: «Она не была, что называется, красавицей. Роста среднего, с темнорусыми, почти черными волосами, зачесанными по старинной моде маленькими кудрями на лбу. Как видно из превосходного, сохранившегося у меня портрета, лицо ее не было правильным; маленький носик, несколько вздернутый; губы тонкие, всегда улыбающиеся; цвет лица чистый, слегка румяный. Все это придавало миловидность. Но главную ее прелесть составляли глаза, большие, карие, с выражением необыкновенной доброты и осененные длинными черными ресницами. Как и большая часть своих соотечественников, она говорила скороговоркою, слегка картавя, и в дружеской беседе была очень веселого нрава».

В 1807 году Жозефина стала, фактически, наложницей великого князя. Через год она родила Константину Павловичу сына. В начале апреля 1808 года в записной книжке маркиза Армана Огюста Луи де Коленкура, посла Франции в Петербурге, появилась запись: «Некая Фридрихс, француженка, жена фельдъегеря и с год любовница великого князя, родила мальчика. Он велел перевезти его к себе во дворец, и сама императрица-мать позаботилась о матери. За нею ухаживают во дворце великого князя, и он в восхищении». Так Жозефина поселилась в Константиновском дворце в Стрельне и старалась быть все время с Константином Павловичем.

Родившегося мальчика назвали Павлом. Его восприемником из святой купели был сам император Александр I, ставший крестным отцом первого внука императрицы Марии Федоровны, и только этим можно объяснить то, что, несмотря на его незаконное рождение и сомнительное происхождение матери, он получил фамилию Александров и пользовался вниманием императора. По исполнении четырех лет юнкер лейб-гвардии Конного полка Павел Константинович Александров в апреле 1812 года указом Сената был возведен в дворянское достоинство и получил герб.

К 1812 году политическая обстановка в Европе отличалась крайней запутанностью и неопределенностью, одни государства вели войны против других. Император Франции Наполеон Бонапарт, создав союз европейских государств, повел союзные войска против России.

С началом войны столица Российской империи жила в напряжении, казармы пустовали: войска были в походе. Опустели посольства: все послы, кроме английского, уехали. Чиновники со своим домашним добром, потеснив казенное имущество, предназначенное для эвакуации, ретировались на баржах. Эрмитажные сокровища вывезли, банк и ломбард закрыли. В каналах стояли разномастные посудины, готовые принять беженцев. Государь скрылся на Каменном острове, курьеров к нему не пускали, заворачивая их на Лиговку, к дому Аракчеева.

Защищать Россию поднялся весь народ – недаром войну, которая породила своих героев, назвали Отечественной. Так, Гвардейской конной артиллерией командовал настоящий герой Отечественной войны полковник П.А. Козен. Конная артиллерия состояла из двух конных батарей. В каждой из них было по 4 четвертьпудовых единорога* и по 4 шестифунтовых пушки. Конные батареи были приданы 1-й кирасирской дивизии.

* Единорог – русское артиллерийское орудие с украшением на стволе или на винграде барельефного изображения единорога. Использовался в качестве осадного, полевого, конного и горного орудия.

Герой Отечественной войны 1812 года П.А. Козен (худ. Д. Доу)

Уже на третий день с начала войны с наполеоновской армией П.А. Козен принял участие в двухдневных боях под Витебском. Затем отходил в составе войск 1-й Западной армии в глубь страны, 5 и 6 августа сражался за Смоленск. Надежной опорой в этих боях для него стали его молодые коллеги по кадетскому корпусу: в первой батарее Ростислава Захарова они составляли 77 процентов от всех офицеров, во второй – Александра Ралля 2-го – 68.

Геройски проявили себя обе батареи в Бородинском сражении, введенные в бой из резерва в решающие моменты битвы. Они с честью выполнили поставленные перед ними боевые задачи, хотя и понесли огромные потери: от полученных ран скончались Р. Захаров и А. Ралль, было убито шесть офицеров, выбыло из строя 110 нижних чинов убитыми и ранеными, пало 113 лошадей. За мужество и героизм, проявленные в Бородинском сражении, 11 офицеров гвардейской конной артиллерии были награждены орденами, в том числе П.А. Козен был удостоен ордена Св. Владимира 3-й степени.

Активно участвовали подчиненные П.А. Козена в атаке лагеря под Тарутино 6 октября и под Малоярославцем. В сражениях при Малоярославце полковник П.А. Козен приказал «для скорейшего содействия зарядить на месте 4 орудия картечью, подскакал с ними к Калужской заставе, где едва мог выстроиться среди лежащих на земле мертвых и раненых, и так удачно стрелял, что до конца сражения не дозволил неприятелю показаться из-за заставы».

За эти действия полковник П.А. Козен награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Сказала свое веское слово гвардейская конная артиллерия под командованием П.А. Козена и в сражениях под Вязьмой 22 октября, селом Красным 13 ноября и под Борисовом 20 ноября.

В январе 1813 года боевые действия против французской армии перенеслись за пределы Российской империи. Козен во главе конной артиллерии сражался в Саксонии, Богемии. Число побед русского оружия росло в Люцене, Бауцене, Дрездене, Кульме, Лейпциге. За бои при Люцене он был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени, за отличия и личную храбрость в генеральном сражении при Бауцене 8 и 9 мая 1813 года произведен в генерал-майоры. 15 августа во время битвы под Дрезденом назначен начальником артиллерии гвардейского корпуса. В этой должности он участвовал в Кульмском сражении 18 августа и в трехдневной Битве народов при Лейпциге в октябре 1813 года.

Решающее сражение под Лейпцигом вошло в историю под названием Битвы народов – против французского императора Наполеона русская армия выступила в содружестве с войсками Пруссии, Австрии и Швеции. В битве под Лейпцигом погибло около 100 тыс. человек. Среди союзников наибольшие потери понесли русские – 22 тысячи воинов пали на немецкой земле. В английской королевской армии имелись специальные ракетные корпуса и во время Битвы народов под Лейпцигом, английские ракетчики в составе объединенных сил применили боевые ракеты против французов. Петр Андреевич в боевых условиях познакомился с их действием на практике. Применение ракет против французов под Лейпцигом и в Гданьске в 1813 году укрепило за ними славу грозного оружия.

Новые отличия Козена последовали в 1814 году: за сражения при Дриенне и Арсисюр-Обе ему был пожалован орден Св. Анны 1-й степени, а за Фер-Шампенуаз – Золотая сабля с алмазами «За храбрость». Помимо отечественных наград за кампанию 1812–1814 годов, он был отмечен иностранными орденами – прусским, австрийским и баварским. Завершилась война для П.А. Козена 18 марта 1814 года под Парижем.

Другой герой Отечественной войны – А.Д. Засядко, ставший впоследствии активным поборником ракетной техники. Засядко ярко проявил себя в сражениях с отступающими французами при Борисове в Белоруссии. Несмотря на то, что французы были потрясены «негостеприимным» приемом в России, они все еще представляли довольно значительную силу. В 1813 году при осаде и взятии Торна (ныне Торунь) во время переговоров о сдаче города Александр Засядко был послан в крепость к французам в качестве заложника.

 

Герой Отечественной войны 1812 года полковник А.Д. Засядко (рис. С. Пивоварова)

За точное исполнение своих обязанностей Засядко награжден прусским орденом «Pour le mérit 2-го июня и за отличие в сражении произведен в полковники. Впоследствии участвовал в сражениях при Бауцене, селении Цонтин, местечке Гольберг, деревне Гейнездорф на Каубахе. Здесь он впервые познакомился с действием боевых ракет. За бесстрашие, проявленное им в Лейпцигской битве, пожалован орденом Св. Георгия 3-й степени. Этой наградой он особенно гордился: в то время еще только два офицера во всей русской армии имели этот орден в полковничьем чине – А.Ф. Мишо и Р.А. Винспиер.

Среди поздравлявших его с этой наградой был ровесник Засядко, великий князь Константин Павлович. Князь молча обнял Засядко и вручил подарок: кинжал булатной стали, в рукоятке которого сверкали драгоценные камни. Как вспоминали современники, оба, Константин и Александр, были огромного роста, мускулистые, стройные. За обоими следовала слава рыцарей.

Александр Засядко командовал артиллерией в сражениях русской армии во время преследования неприятеля до Рейна, и при переправе через него. Не менее отважно сражался с войсками Наполеона Данила Дмитриевич (Засядко 1-й) старший брат Александра. Переведенный 21 января 1812 года в 15-ю артиллерийскую бригаду командиром батарейной роты № 15 из 2-й запасной артиллерийской бригады, он командовал 15-й понтонной ротой. Данила Дмитриевич, словно соревнуясь со своим младшим братом в храбрости и мужестве, стал за 1812–1814 годы обладателем пяти боевых орденов (Св. Анны 2-й степени, Св. Георгия 4-й степени, Св. Владимира 3-й степени, прусских – Красного Орла 3-й степени и «За достоинство»), Золотой шпаги «За храбрость» и чина полковника (с декабря 1813 г.).

В 1814 году братья Засядко участвовали в блокаде Майнца, но здесь роковая судьба разъединила сражавшихся все годы бок о бок братьев – 20 января в сражении с француза ми при деревне Шампобар Данила был ранен в голову палашом и попал в плен.

Еще один участник Отечественной войны артиллерист В.М. Внуков находился в передовых частях русских войск, преследовавших неприятеля до самых границ России. 24 декабря 1813 года, после переправы через Неман, артбригада Внукова вела бои уже в Варшавском герцогстве. Преследование неприятеля продолжалось в Силезии и Саксонии: 8 и 9 мая Внуков участвовал в сражении при Бауцене. После был направлен в прусский корпус под командованием генерала Бюлова.

11 августа корпус участвовал в сражении под Берлином в составе объединенных войск под командованием самого Августа II. Затем российская артбригада участвовала в сражениях при селении Грос-Берн в Саксонии, 17 и 18 сентября при бомбардировке Виртемберга, 6 и 7 октября при Лейпциге, где Внуков впервые увидел действие английских боевых ракет, а затем участвовала в преследовании неприятеля через Вестфалию и Голландию до самого Рейна, за которым уже лежали земли Франции. Переправившись через Рейн, Внуков вступил на территорию Франции и прошел с боями до Парижа.

Командовал обороной Парижа французский маршал герцог Рагузский Огюст-Фредерик Мармон (1774–1852). Оказавшись перед выбором: сдать Париж Александру I или русские напомнят французам о судьбе Москвы в 1812 году, Мармон, желая блага своему городу, отдал приказ о капитуляции гарнизона. Наполеон расценил это как измену и разжаловал Мармона одним из последних своих указов. Акт о капитуляции столицы Франции со стороны России подписал полковник Кавалергардского полка Михаил Федорович Орлов.

Командир Кавалергардского полка Константин Павлович появился в армии лишь после изгнания французов из России. В «битве народов» при Лейпциге командовал резервом, но все же смог принять участие в бою. За участие в войне великий князь получил гирлянду орденов, но ничего значительного не совершил: лишь при Фер-Шампенуаз лично возглавил кавалерийскую атаку лейб-драгун.

После сражений его больше всего занимала личная жизнь. Даже во время войны он не прерывал отношений с Жозефиной. Она тяготилась своим неопределенным положением, но всегда сопровождала цесаревича, даже в заграничных «боевых» походах. Столкнувшись с «Фридерихсшей» случайно в штабе русской армии близ Мюнстербурга в 1813 году, генерал-адъютант Н.Н. Муравьев отметил, что она «приятная женщина и недурна собой; ей тогда было за 25 лет, и она не имела той свежести, которой женщины с более чем правильными чертами лица часто пленяют».

Женатый цесаревич, крайне непоследовательный в своих поступках, в январе 1814 года прибыл в Эльфенау в Швейцарии, где тогда, якобы, на лечении находилась его супруга Анна Федоровна. Убеждая жену вернуться в Россию, Константин Павлович приводил и тот довод, что у них есть надежда, что их потомство может быть на русском престоле. Но среди его требований, которые Анна Федоровна должна была принять как условие их примирения, было и такое: она должна будет считаться с некоторыми деликатными обстоятельствами его жизни. Выяснилось, что великий князь хочет, чтобы она принимала в их доме мать его сына, мадам Фридерихс. Анна Федоровна, оправившись от первоначального замешательства, проявила непреложную решительность. Вежливо, но холодно она заявила мужу, что никогда и ни за что на свете не вернется к нему. Великому князю ничего не оставалось, как молча удалиться к своему полку.

Наконец, 31 марта 1814 года под звуки Преображенского марша русская армия торжественно вступила в столицу Франции. Армия Александра I не собиралась грабить Париж, чтобы отомстить за Москву. Русские были великодушными победителями, а потому были удивлены тем, что французы встречали русскую армию с почестями и восторгом. В своих воспоминаниях «Русские в Париже в 1814 году» поэт К.Н. Батюшков писал: «…Наконец мы в Париже. Море народу… Все кричат: «Да здравствуют русские!..»… Народ был восхищен, а мой казак, кивая головой, говорил мне: «Ваше благородие, они с ума сошли…».

В первые дни апреля в Париже царила атмосфера праздника. Русские офицеры отмечали окончание войны, перемежая шутки элегантным флиртом, соперничая между собой в скачках и пиршествах. Особой любовью наших гусар пользовались вина, коньяки и бренди известного французского винодела Луи Шаврона. В гусарской песне того времени пелось:

 

«Наконец француз ретивый

Русским войском покорен.

Мы за взятие Парижа

Несравненный пьем Chavron!

Гром победы, раздавайся!

Наш гусарский эскадрон

Пьет у Лувра!Мы в Париже!

«Суши хрусталь!»*

Салют,Chavron!»

 

* «Суши хрусталь!» – «Выпивай!» – выражение из гусарского сленга того времени, создателем которого считается командир Уланского полка граф А.И. Гудович.

 

 

 

Как повелось у победителей, все ожидали, что после двух лет войны, прохождения с боями через всю Европу русская армия получит в «столице мира» долгожданный отдых. Но... «В Париже, – вспоминал командующий 2-й гренадерской дивизией флигель-адъютант И.Ф. Паскевич (1782–1856), – начались, как и в Петербурге, гвардейские разводы, и мы из гренадерского корпуса поочередно туда езжали…». «Во все пребывание наше в Париже часто делались парады, так что солдату в Париже было более трудов, чем в походе», – говорил Н.Н. Муравьев. «Стоять в Париже, – читаем мы в записках гвардейца А.В. Назарова, – было для нас невыгодно: частые парады, учения и караулы». Париж был снаружи и внутри оцеплен: днем и ночью все войска «в кругу своего расположения» посылали патрули; через городские рогатки строжайше запрещено было пропускать скотину, которую гонят солдаты, какому бы войску они ни принадлежали; «также ни офицеров, ни нижних чинов не пропускать на выездах без билетов начальствующих генералов»; запрещено офицерам, независимо от дежурных, отлучаться из казарм, кроме дежурных офицеров для наблюдения «по надлежащему за порядком и чистотой в казармах, равно и для предохранения, дабы все вещи были в целости»; назначены были «бессменные коменданты» от полков.

 

Находясь в Париже, войска должны были посылать в окрестные деревни фуражирские команды; наконец, нижеследующее приказание, отданное через неделю по вступлении войск в Париж, прямо указывало на то, что войска практически голодали: «С получения сего сколь-можно поспешнее послать приемщиков к комиссионеру Палиевичу для принятия овса на двое суток в деревне Шарантон, а других приемщиков послать на его же квартиру для принятия хлеба, круп, соли, мяса, вина и дров на двое суток». «Дошло до сведения государя императора, – писал генерал-майор М.А. Арсеньев 28 марта, – что полки Кавалергардский и Лб.-гв. Конный не только забирают в городских магазинах сами по себе и даже насильственным образом разного рода припасы, но также останавливают и проходящие транспорты и без повеления на то берут оное на продовольствие сих полков. Я предписываю оному полку сколь можно поспешнее и строго исследовать сие, мне донести, когда и кем именно такие непозволительные поступки были сделаны...».

6 апреля, в день отречения Наполеона от французского престола, российский государь прибыл в Рамбулье, и туда из Версаля были посланы два эскадрона кавалергардов. В это время в Версале и окрестностях располагались частью в казармах, частью в ближайших деревнях полки: Кавалергардский, Кирасирские Его и Ее Величеств и гвардейская конная артиллерия, непосредственно подчиненные сначала командиру конной артиллерии генерал-майору П.А. Козену (затем, по болезни последнего, командиру Кирасирского Его Величества полка барону Будбергу).

До нас дошли следующие свидетельства, проливающие свет на пребывание победителей в побежденной стране. 6 апреля, в день прибытия императора, Козен писал Каблукову: «Его пр-во г.-л. Де-Прерадович предписал мне исследовать о жалобах, которые дошли к нему в рассуждении грабительства и разных шалостей, которые делает 1-я кирасирская дивизия. В сходность чего предлагаю в. в-дию исследовать в Кавалергардском полку, и буде найдутся виновные, то мне донести, и предписать всем гг. эск. командирам, чтобы впредь таковых шалостей воспретить».

«Шалости» ли тому были причиной или общее озлобление французов, начавших несколько приходить в себя, но нередко случались происшествия, указывающие на то, что в окрестностях Версаля русские воины не могли чувствовать себя в безопасности. Так, 9 апреля, не доезжая Версаля, конный вестовой – кавалергард «неизвестно кем из лесу ранен в левую руку пулей навылет»; а 28 апреля командующий Лейб-эскадроном Е.К. Арпс-Гофен рапортовал, что посланы от эскадрона по надобности из казарм в Версаль два кавалергарда, «на коих напавшие из французских войск ранили одного – Соботюка – в голову (разрублена в трех местах), а у второго – Иванова – рассекли правую бровь».

30 мая 1814 года воюющими сторонами был подписан Парижский мирный договор. Манифестом императора Александра I от 30 августа 1814 года учреждалась серебряная медаль «За Взятие Парижа. 1814 г.». На лицевой ее стороне изображен поплечный, вправо обращенный профиль императора Александра I, в лавровом венке, на фоне сияния от находящегося над ним лучезарного «всевидящего ока».

На оборотной стороне по всему обводу медали – лавровый венок, перевязанный внизу лентой, и внутри его помещена горизонтальная, пятистрочная надпись: «За=взятие=Парижа=19марта=1814».

Медаль предназначалась для награждения офицеров и нижних чинов, находившихся в составе действующей армии до 19 марта 14 года и принимавших участие в кампании 1814 года. По поводу учреждения этой медали в манифесте указывалось: «Победоносное воинство Наше, которого храбрость и прежде, даже и в самые отдаленнейшие времена, всему свету была известна, и которое ныне новыми подвигами своими не токмо отечество свое, но и всю Европу спасло и удивило, да вкусит сладкую награду... (и) в знак памяти содеянного им великого происшествия, желаем ознаменовать оное особою учрежденною для него медалию, с изображением на оной года и числа вступления в Париж...».

 

Медаль «За взятие Парижа 19 марта 1814                                                        

Но она не была в то время выдана войскам, вероятно, по той причине, что с восстановлением династии Бурбонов, Александр I счел негуманным выпуск в свет медали, которая напоминала бы Франции о крушении ее столицы.

В период пребывания союзных войск в Париже с 12 апреля по 2 июня 1814 года резиденцией императора Александра I был избран Елисейский дворец. Однако при въезде в столицу поверженной Франции 31 марта во главе союзных войск российскому императору было передано анонимное письмо с предупреждением, что Елисейский дворец заминирован. По приглашению председателя Временного правительства Шарля Мориса Талейрана (1754–1838), Александр I две недели жил в его особняке на улице Флорантен, 2, рядом с площадью Конкорд.

 

Париж, Пале-Рояль (современный вид)

 

 

Во время пребывания в Париже между императором Александром I и известным на всю Европу «королем часовщиков» Абрахамом-Луи Бреге завязались дружеские отношения. Их встреча 2 апреля 1814 года состоялась инкогнито, но о ней узнали современники. Вскоре после нее продажа продукции Бреге в России возобновилась. Русское дворянство решило не отставать от своего императора. Во время парижских турне дворяне взяли за правило посещать часовых дел мастера. С тех пор имя «Брегет» стало в русском языке синонимом хронометра и получило широкий резонанс в классической литературе.

 

Знаменитый парижский часовщик Абрахам-Луи Бреге (неизв. художник)

 

А Константин Павлович, поселившись во дворце, принадлежавшем маршалу Даву, «пил взахлеб» парижскую жизнь: театры, Пале-Рояль, танцевальный зал Бюлье, игорные дома. Великому князю было что тратить – от своего сиятельного брата он получал 850 тысяч рублей в год. Но парижская жизнь закончилась – император отправил своего брата в Петербург с известием о поражении Наполеона.

 

К концу лета царская семья собралась в столице – наступило время подводить итоги. Александру I предстояло решать не только политические вопросы, но и семейные проблемы. 2 сентября перед своим отъездом в Вену на конгресс по разделу Польши император Александр I высказал брату неудовольствие его похождениями, компрометирующими царскую фамилию, и решил удалить его из столицы, назначив главнокомандующим армией вновь образованного Царства Польского в составе Росиийской империи.

 

7 сентября 1814 года Константин Павлович покинул Стрельну и перебрался в Варшаву. Польша стала его любовью, проклятием, судьбой. Поделенная на части Екатериной II, затем вставшая на сторону Наполеона против России, она по воле самодержавного либерала Александра Павловича возродилась в качестве полуавтономной провинции России. Дело в том, что по решению Венского Конгресса 1814–1815 годов произошел новый раздел Польши: часть Варшавского великого герцогства была присоединена к России на вечные времена под названием Царства Польского и получила конституционное устройство. Во время работы Конгресса великий князь Константин Павлович, как полномочный представитель Российской империи, находился в Вене, время от времени появляясь в Варшаве.

В июне 1815 года во Франции было сформировано Временное правительство, 28 июня Александр I прибыл в Париж, а на следующий день в столицу Франции приехали великие князья Константин, Николай и Михаил. Возвращаясь из Парижа в Петербург, император со своими венценосными братьями остановился в Варшаве, где подписал текст конституции Польши. Константин Павлович остался в Царстве Польском претворять в жизнь волю российского императора. Итак, Царство Польское стало обладать своим гербом, своим судом, своим сеймом, своей конституцией, ни в чем не уступавшей французской.

Население Царства Польского принесло присягу на подданство императору Александру I. Так как русский император, он же польский царь, имел местом своего пребывания столицу России, то возникла необходимость назначить в Царство Польское наместника. И здесь Александр I принял «соломоново решение»: гражданское управление Царством Польским Александр I поручил престарелому генералу Юзефу Зайончеку, а великого князя Константина Павловича назначил главнокомандующим польских и русских полков, расквартированных в Польше.

В 1814–1815 годах все были заняты организацией будущего польского войска. С этой целью была учреждена военная комиссия под председательством великого князя Константина Павловича. Наконец, было сформировано собственное – и немалое – войско, в которое вошли бывшие легионеры Наполеона, хорошо похозяйничавшие в Москве. При этом артиллерия и инженерный корпус были подчинены генералу Сераковскому; его помощником по артиллерии был назначен генерал Редель.

Команду над войском принял Константин Павлович; позже (после 1826 года) в его руках оказалась и остальная власть. Великий князь стал чем-то вроде вице-короля: на свою беду этот странный, непредсказуемый человек искренне полюбил и Польшу, и поляков. Цесаревич терпеть не мог войны, но военное дело знал до тонкостей. Польское войско стало предметом неусыпного внимания великого князя. Во главе этого воинственного народа воинственные наклонности цесаревича еще более развились. Великий князь находился в постоянных сношениях с комиссией, деятельно занимался организацией польского войска. За короткий срок тридцать пять тысяч польских солдат стали лучшим войском в Европе: такой молодцеватой, вышколенной, спорой на плацу армии не было больше нигде. В Варшаву даже приезжали иностранные принцы и генералы, чтобы поучиться у великого князя искусству организовывать и обучать войско.

                       

Великий князь Константин Павлович (худ. Д. Доу,1812 г.)

 

Лучшим развлечением для цесаревича были парады, смотры и учения. Считая себя творцом новой польской армии, ее наставником, он посещал казармы и конюшни, заходил в солдатские лазареты и на кухни, приказывал подать себе солдатских щей, пробовал их, хвалил или порицал. Константин Павлович, не стесненный в средствах, частенько ссужал подчиненных деньгами без отдачи. Посещая в лазаретах больных офицеров, у которых не было своих средств, Константин Павлович украдкой клал им под подушку пачки ассигнаций. Солдатам, отличившимся усердием к службе, дарил по нескольку червонцев. Провожая в последний путь, он ходил за гробом умерших офицеров, а генеральские гробы лично носил до могилы.

Он искренне хотел примирить поляков и русских – а его не могли терпеть ни те, ни другие. Чего можно было ждать от человека, на смотру рубанувшего палашом собственную лошадь? Несдержанный в поступках великий князь своими оскорблениями доводил подчиненных до самоубийств, до неповиновения – офицеры Литовского полка потребовали, чтобы их всех отдали под суд вместе с товарищем, за что-то наказанным великим князем. Ни один из русских офицеров не чокнулся с командующим во время полкового торжества. Отдадим Константину должное: к фрондерам он относился по-рыцарски и никогда им не мстил. Своим подчиненным он верил и полагался на их верность.

 

Развод конного караула на Саской площади в Варшаве (худ. М. Хмелевский, ок. 1830)

 

 

В то время, после недавнего изгнания французов, в Варшаве среди военной молодежи царила всеобщая вольность – разгульная жизнь, кутежи, торжества, пиры, вино и карты. В доме Броница, маршала двора цесаревича, частенько и с удовольствием собиралось русское общество. У Броница бывали личный секретарь великого князя Й.Я. Моренгейм, адъютанты его высочества Г.А. Фенш, И.С. Тимирязев, князь А.Н. Голицын, Б.М. Шахматов и Н.С. Ильинский, бывший чиновником особых поручений при губернаторе, В.С. Ланской и многие другие. Вацлав Гутаковский, сын первоприсутствующего в сенате герцогства Варшавского, тоже часто бывал в этом гостеприимном доме и старался снискать расположение сестер Жанетты и Жозефины Грудзинских, падчериц самого Броница. Вацлав не знал, которой из них отдать предпочтение – они обе были замечательно хороши собой. Наконец, после долгого ухаживания, которое навсегда оставило глубокий след в сердце Жанетты, он стал заметно отдавать предпочтение Жозефине.

 

Олицетворявший императорскую власть в Польше и немного «ревновавший» к гостеприимному дому Броница, Константин Павлович, под личным начальством которого в Варшаве постоянно находилось русское войско – два полка гвардейской пехоты и три полка гвардейской кавалерии с двумя батареями артиллерии, взялся за укрощение вольницы и ввел в Варшаве армейские порядки. От людей, покрытых шрамами, полученных в боях, он требовал величайшей аккуратности в головном уборе и в движениях. Малейшее упущение в этом отношении подавало повод к неистовому проявлению его гнева. Константин Павлович решил, что именно ему надлежит быть предводителем «варшавского света».

Перебравшись в Варшаву, Константин Павлович сразу же приступил к выбору дворца для своей резиденции. Первым пристанищем великого князя стал Брюлевский дворец (бывшая резиденция польских королей) на Вержбовой улице. Он был построен в 1754 году министром короля Августа III Генрихом фон Брюлем. С 1817 года резиденцией наместника Царства Польского и правительства стал Дворец Радзивилла на улице Краковское Предместье. После того, как в 1822 году специально построили в Бельведерском саду дворец во французском стиле, так почитаемом великим князем, Константин Павлович перебрался в Бельведер. С этого времени Брюлевский дворец оставался официальной резиденцией цесаревича, а Бельведер стал домашними апартаментами великого князя.

 

Варшава, дворец Бельведер (современный вид)

С обоснованием Константина Павловича в Варшаве здесь стали жить весьма скромно и однообразно. Вставали очень рано – зимой в шесть, а летом в четыре часа утра. Сам цесаревич вставал в пятом часу утра и, еще не одетый, принимал первый рапорт от генерала Куруты и начальников полиции. Затем ему убирал голову парикмахер Макротов, который в это время нашептывал великому князю все, что ему успели донести его тайные агенты. Потом цесаревич пил чай и надевал свой генеральский мундир; это называли le petit lever*. Ни один слуга не помогал ему при этом.

* Маленький подъем (фр.).

 

Завтракали обычно в 8 часов. Затем Константин Павлович переходил в свой рабочий кабинет. Сидя за круглым столом в комнате, увешанной рисунками мундиров всех полков армии, он просматривал приказы, принесенные накануне полковником Аксамиловским, одобрял их или, наоборот, отменял, выслушивал доклады дежурных генералов, а также ординарцев, принимал рапорты от полков, подписывал подносимые ему Моренгеймом важнейшие бумаги. За этим занятием он проводил время до девяти часов утра. Потом отправлялся в Брюлевский дворец, где решал перед смотром важнейшие дела и принимал должностных лиц и офицеров. В это время ему представлялись офицеры разного рода войск, приезжавшие или уезжавшие из Варшавы.

Наконец, в одиннадцатом часу, наскоро перекусив, он отправлялся на Саксонскую площадь, где его уже ждали два пехотных полка и один эскадрон кавалерии, оркестры встречали его маршем, сочиненным Курпинским. Вслед за этим начинался смотр. Солдаты проходили безошибочно правильными рядами мимо великого князя. Иногда Константин Павлович являлся на эти учения одетым в зеленый охотничий костюм, с мягкой шляпой на голове, украшенной петушиными перьями. 

 

Современники отмечали, что цесаревич, столь дерзкий и не стесняющийся в выражениях во фронте, был у себя во дворце отменно вежлив относительно всех. Во время обедов, которые начинались ровно в 3 часа по полудни, во дворце на одном конце стола сидел обыкновенно сам цесаревич, его сын с гувернером, а на противоположном – Курута, около которого теснились все любившие выпить хорошего вина, в коем ощущался недостаток  на половине его высочества, доольствовавшегося обычно одним бокалом шампанского. Обед был всегда изысканный, но без излишеств. Помимо русских сановников, дипломатов, высших офицеров, проезжавших через Варшаву, часто к столу великого князя приглашались его адъютанты. После обеда великий князь обычно к себе наверх, где, поиграв немного со своими любимыми бульдогами, ложился соснуть, приказав камердинеру разбудить его в шестом часу. Частенько великий князь уезжал в театр, посещая польские или французские спектакли, либо отправлялся кататься по городу с дежурным офицером.

 

Генерал Д.Д. Курута (худ. Д. Доу)

Великий князь был очень привязан к сыну Павлу и к его матери, скучал без них. С переселением цесаревича в Польшу, Жозефина тоже перебралась в Варшаву и поселилась вместе с сыном Павлом во дворце своего высокого покровителя, надеясь, что он сдержит свое обещание скрепить их отношения законным браком. Очевидцы подчеркивали, что она нигде не показывалась с великим князем, вела себя скромно; во время проведения парадов она появлялась на празднествах в сопровождении какого-либо угодливого штаб-офицера. Однако, по свидетельству графини А. Потоцкой, причина такой скромности таилась в необычайно твердом характере жены гражданского наместника Ю. Зайончека. Этой чертой своего характера она расположила к себе вдовствующую императрицу Марию Федоровну, чрезвычайно строгую в соблюдении приличий. Посетив Варшаву, Мария Федоровна «приняла ее (госпожу Зайончек. – П.К.) чрезвычайно милостиво и даже благодарила ее за то, что она воспротивилась настояниям великого князя и отказалась ввести в свет его любовницу француженку, которая по своему происхождению не могла рассчитывать на благосклонный прием в салонах». Слишком слабохарактерный великий князь вынужден был временно уступить требованиям светского этикета. Но, чтобы не прерывать своих отношений с Жозефиной и скрыть ее истинное положение при дворе, великий князь, пользуясь своим положением в Царстве Польском, в сентябре 1816 года пожаловал ее имением и причислил к дворянству под именем Ульяны Михайловны Александровой.

Константин Павлович, носивший звание генерал-инспектора всей кавалерии, почти безвыездно жил в Варшаве, занимаясь делами подчиненной ему армии в Польше. При Константине Павловиче Варшава, ставшая предметом отеческой заботы великого князя, постепенно превращалась из губернского города в процветающую столицу недавно бедного Царства Польского. Его стараниями город достиг благоденствия, стал богатым, хорошо управляемым и уже внушавшим зависть у соседей. Торговля и сельское хозяйство процветали, поля возделаны, были заведены фабрики, пути сообщения были улучшены превосходными дорогами, проложенными среди песков. Почтовые станции содержались отлично. Вновь расцвели культурные и учебные учреждения: казенные варшавские театры, новая Консерватория, Университет. Но самое главное – появилась армия почти в 40 тысяч человек, с артиллерией в 100 орудий и тремя крепостями, снабженными всем необходимым, Арсенал, прекрасные казармы. В городе доминировали католические костелы: Св. Иоанна, Бернардинский, Св. Креста, Капуцинов. В 1826 году закончили постройку костела Св. Александра в память первого прибытия императора Александра I в Варшаву.

В Варшаве, вдали от столицы Российской империи, вокруг цесаревича сформировалось окружение из офицеров и свиты. Кадры подбирались по принципу личной преданности. Наиболее преданным был сын верного слуги грека Димитраки генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Курута, гофмейстер, начальник штаба великого князя.

Курута пользовался особым доверием и мог оказывать влияние на великого князя. В то время ему было под 50 лет. Он был небольшого роста, несколько тучноватый, смуглолицый с выразительными глазами – типичный грек. Его нетвердая походка изобличала человека, привыкшего ходить по палубе корабля: в молодости он служил во флоте. Курута получил довольно тщательное воспитание, был весьма сведущим в науках, необходимых для командира корабля и, кроме того, был прекрасно знаком с фронтовой службой всех родов оружия и, в особенности, с обязанностями унтер-офицера. Воспитанный вместе с великим князем и непременный его товарищ в походах, он изучил как нельзя лучше все его слабые стороны; никто не умел лучше и терпеливее его переносить вспышки гнева великого князя. Он был всегда спокоен, скрытен и выслушивал все жалобы, не показывая, что делалось у него в душе. Если он мог замолвить за кого-нибудь слово, не подвергая себя неприятностям, то он делал это охотно. Курута делал много добра и был известен всем нищим Варшавы, коим он много помогал.

Он страстно любил играть в карты и проигрывал большую часть своих весьма значительных доходов русским генералам, в особенности, генералу Альбрехту. Курута занимал в левом флигеле Бельведерского дворца две комнаты, отделанные наподобие корабельной каюты. Узкая лестница вела на второй этаж, где помещался его друг и приятель, также грек родом, бывший капитан судна. Генерал Курута принимал зимой и летом в 3 часа утра рапорты от полиции и ординарцев из разных полков варшавского гарнизона; в 5 часов он являлся с докладом к великому князю. Вечно деятельный, хладнокровный, добрый, он был действительно правой рукой великого князя и громоотводом во время гневных вспышек, которыми Константин Павлович разражался иногда с раннего утра.

Еще одним из преданных дворцовых сановников был Павел Андреевич Колзаков (1779–1864) – воспитанник Морского кадетского корпуса в Кронштадте, с 1811 года – флигель-адъютант великого князя цесаревича Константина Павловича, участник Отечественной войны 1812 года, отличившийся в сражениях при Бородине, Бауцене, Кульме, Лейпциге, Фер-Шампенуазе. С 1815 года П.А. Колзаков служил в Варшаве в свите цесаревича в чине капитана первого ранга; по воспоминаниям современников, «всех был прилежнее в исполнении адъютантской должности».

Жена его – Анна-Жозефина Елизавета Луиза Буде-де-Террей родилась во Франции в 1793 году. В годы революции, в ходе великой кровавой драмы, когда король Людовик XVI лишился не только трона, но и головы, к лозунгам «Свобода, равенство, братство» добавились и призывы «Смерть аристократам!». По всей стране преследовали богатых дворян, запылали или подверглись разграблению поместья и замки. Их владельцы или кончали свои жизни на эшафоте, или искали спасения в бегстве из Франции. В числе таких беженцев была и семья Буде-де-Террей, скрывавшаяся в Германии, где мадам Террей удалось устроиться гувернанткой. Когда новый правитель Франции Наполеон Бонапарт стал создавать из плебеев новое дворянство, чтобы придать своему двору блеск, он начал приближать к трону представителей древних знатных фамилий. У многих дворян появилась тогда возможность вернуться во Францию. Вернулась и госпожа Террей, муж которой погиб под ножом гильотины, а поместье было конфисковано. Несчастной вдове с дочерью теперь волей-неволей пришлось привыкать к новой жизни. В тихом, скромном уголке Парижа она открыла маленький магазинчик, куда устроилась работать известная нам Жозефина ле Мерсьер.

Через некоторое время дела мадам Террей из-за возрастающей конкуренции пошли на спад. По совету друзей она решилась поехать в Россию. В то время французы и все французское были особенно в большой моде, потому-то не только Петербург, но и другие города заполонили бежавшие от революционного террора виконты, маркизы, а за ними вереницей потянулись гувернеры, гувернантки, модистки, повара, куаферы…

Мадам Террей продала свой магазинчик и вместе с дочерью Анной-Жозефиной приехала в Петербург, где и занялась прежним делом – открыла модный магазин, который вновь стал процветать. Так, с восьмилетнего возраста ее дочь Анна-Жозефина оказалась в России. В 1805 году в Петербурге мадам Террей встретила свою прежнюю работницу Жозефину и вывела ее в общество. Перебравшись с дочерью в Москву, вдова встретила соотечественника, богатого негоцианта Раймонда (Романа) Ивановича Миттона, и в конце 1808 года, уже в Петербурге, вышла за него замуж.

По свидетельству Р.И. Миттона, доверенного лица Константина Павловича, их сближение произошло после того, как французский комиссионер, имевший коммерческие дела в Москве, женился на мадам де-Террей, в магазине которой когда-то служила фаворитка великого князя – с 1815 года семья Миттона перебралась в Варшаву, где Жозефина стала покровительствовать прежней хозяйке. Здесь Роман Иванович получил номинальное место библиотекаря; в дальнейшем числился чиновником особых поручений в чине 10-го класса. Впоследствии Анна-Жозефина стала женой П.А. Колзакова, одного из близких к Константину Павловичу лиц. На свадьбе Павла Колзакова и Анны де-Террей, состоявшейся в 1817 году в Варшаве, Константин Павлович был посаженным отцом. Входя в ближайшее окружение великого князя, Колзаков (а также его жена и теща) был посвящен во все подробности частной жизни Константина Павловича. В Варшаве 21 октября 1818 года родился сын П.А. Колзакова – Константин. Детство Константина Колзакова прошло в Варшаве, он стал товарищем внебрачных сыновей великого князя.

Одним из адъютантов великого князя был Л.И. Киль (1793–1851). Лев Иванович Киль (Людвиг Карл фон Киль) родился в семье отставного генерал-майора артиллерии Ивана Федоровича Киля, выходца из старинного курляндского служилого рода. 16 марта 1813 года он из волонтеров был принят на службу корнетом по кавалерии. Уже после долгожданного взятия Парижа, в апреле 1814 года в Версале император Александр I объявил о формировании лейб-гвардии Конно-егерского полка из отборных солдат армейской кавалерии и отличившихся в прошедшей кампании офицеров. 18 мая сюда был зачислен Лев Киль, а 19 мая 1815 года Киль в чине поручика был назначен в свиту его императорского величества по квартирмейстерской части. В 1815–1819 годах Лев Иванович находился в Париже, где работал над серией гравюр с изображением мундиров русской армии. Именно на этой сюите из 73 изображений чинов русского войска, благодаря которой имя Киля прочно вошло в историю русского гравировального искусства, во многом основаны представления современников о внешнем виде солдат александровского царствования, об армии-победительнице Наполеона. Попутно отметим, что увлеченный идеей рыцарства Киль, уже генераладъютант, разработал проект каски-шишака, схожей со средневековым шлемом, которая была введена в русской армии в 1844 году.

В 1822 году Л.И. Киль был переведен в лейб-гвардии Подольский кирасирский полк с назначением адъютантом к цесаревичу Константину Павловичу. Лев Иванович бескорыстно обожал наследника, ценя его высокие душевные качества. С каким юмором и любовью великий князь изображен на килевской акварели 1830 года из собрания Государственного Русского музея! На Константине – сюртук подольских кирасир, который он предпочитал любой другой одежде, продолжая носить его вытертым и многократно заштопанным, рядом – одна из собачек, с которыми наместник Царства Польского любил возиться в свободное время. Как известно, Константин Павлович не чурался прекрасного: он собрал небольшую коллекцию живописи старых мастеров (в основном – голландцев), поддерживал заказами современных художников (во многом именно его финансовая помощь позволила развиться таланту Александра Орлова). Великий князь поощрял художественные занятия своего адъютанта. Киль оставался со своим командиром до 15 июля 1831 года.

 

Еще одним адъютантом цесаревича в Военной канцелярии его высочества в звании камергера двора состоял князь Иван Александрович Голицын (1783–1852), которого в Бельведере называли Jean de Paris. Волонтером он участвовал во французской кампании 1812–1814 годов и получил за это помимо русских орденов Св. Владимира и Св. Анны иностранные награды. Представитель древнего рода Иван Александрович являл собой тип разорившегося русского барина, который любил широко пожить, промотал несколько состояний. В сущности, в Бельведерском дворце он играл роль шута, известного своими чудачествами. Его коньком были театральные сплетни, которые он передавал великому князю и тем забавлял его. Герб рода Голицыных представлял щит, рассеченный, прежде всего, горизонтально, а потом нижняя половина рассечена еще вертикально. В верхней половине представлен герб великого княжества Литовского – всадник на белом коне, скачущий с поднятой вверх саблей, – чтобы показать происхождение князей Голицыных от Гедимина.

 

Князь Иван Александрович Голицын.(фото Паршина,1830 г.). Публикуется впервые

 

В правом нижнем отделе щита помещен новгородский герб: в серебряном поле кресло с малиновой подушкой, на которой поставлен крестообразно скипетр и длинный крест, оба золотые. Над спинкой кресла утвержден светильник с тремя горящими свечами и по сторонам два стоящие на задних лапах медведя на золотой решетке. Новгородский герб говорил о службе предков князей Голицыных в Новгороде. В левом же нижнем отделе гербового щита на голубом поле изображен серебряный, с раздвоенными концами, равноконечный крест, в середине которого в золотом поле – российский государственный герб. Мантия и шапочка, покрывавшие щит, доказывали принадлежность княжеского достоинства. Внизу на лентах надпись на латинском языке: VIR, EST, VIS (было, есть, будет).

 

 

Графиня Н.П. Голицына, послужившая А.С. Пушкину прототипом «Пиковой дамы» (худ. Б.-Ш. Митуар)

 

 

Иван Александрович, чья родственница, знаменитая фрейлина екатерининской эпохи Наталья Петровна Голицына (1741–1837) – «Усатая княгиня» – послужила А.С. Пушкину прототипом «Пиковой дамы», сам слыл весельчаком и страстным картежником. Будучи в Париже в качестве адъютанта великого князя, Иван Александрович выиграл в одном игорном доме в Париже миллион франков, чем вызвал к своей персоне живой интерес парижан, которые наградили его за это прозвищем «Jean de Paris» (Жан Парижский). В то время в столичных театрах шла с большим успехом комическая опера одного из мастеров французской музыки начала XIX века Франсуа Адриена Буальдьё (1775–1834) «Jean de Paris», поставленная впервые в 1812 году в театре музыкальной комедии Фейдо. Неудачная женитьба вынудила композитора в 1804 году покинуть Францию и до 1811 года он жил в России, где служил капельмейстером придворной французской оперы в Петербурге. По возвращении на родину в 1812 году он поставил оперу «Jean de Paris», которая исполнялась и в 1814 году для русских офицеров-победителей.

Одну из партий в этой опере исполняла пятнадцатилетняя, хорошенькая актриса Клара-Анна Лоран*. Природа одарила ее щедрым сердцем, прелестным личиком и пленительным голосом, а гений искусства – вдохновенным творческим жаром, капризница судьба все свои богатства раскинула перед ней. Ее отцом был директор императорских театров при Наполеоне граф Ремюза Огюст Лоран (1762–1823). Начав службу с должности адвоката при счетной палате, он стал затем префектом дворца, первым камергером Наполеона. Своей придворной карьерой он обязан жене, составлявшей мемуары, в которых та подчеркивала свое критическое отношение к императору. Получив хорошее домашнее воспитание, благодаря положению отца Клара-Анна стала выступать в театре на первых ролях. Вскоре она стала любимицей публики, кумиром Парижа.

 

Тогда, в начале XIX века зародилось новое эстетическое течение – романтизм, нашедшее свое отражение и в актерском искусстве. Образы романтических героев воздействовали на зрителя бунтарским пафосом, напряженной эмоциональностью, трагизмом исключительной личности, раскрывающейся в столкновении с окружающим миром. Критерием оценки актерского искусства становилась непосредственность и искренность переживания. Именно игра Лоран, полная высоких страстей и высокого эмоционального накала, приглянулась любившему посещать парижские театры Константину Павловичу. Голос Клары-Анны так заворожил его, что он на глазах у всех пожал ей руку. Из театра Клара-Анна попала в парижское окружение великого князя, став еще одной его фавориткой.

Однако фортуна не всегда сопутствовала расточительному Голицыну. Проиграв и промотав все, что у него было, он решил поправить свои дела, женившись на младшей дочери генерал-поручика С.А. Всеволожского – Анне Сергеевне (1774–1838). Она была на четыре года старше его, но обладала колоссальным состоянием. До замужества Анна Сергеевна дружила с дочкой генералиссимуса А.В. Суворова княжной Н.А. СуворовойРымникской, а также с баронессой Ю. Крюденер, имевшей большое значение в кругу мистиков своего времени. В столичном салоне Всеволожских, славившимся своим гостеприимством, часто бывал Пушкин – приятель хозяина дома. Известно, что Пушкин предполагал вывести «дом Всеволожских» в задуманном, но не реализованном романе «Русский Пелам»: главное место в проекте Пушкина предназначалось дому Всеволожских; около него были сгруппированы самые выдающиеся личности петербургского общества двадцатых годов.

 

Баронесса фон Крюденер с сыном (худ. А. Кауфман, 1784 г.)

 

Но, брак Голицына с Всеволожской оказался недолговечным – тотчас же по совершению брачного обряда, выходя из церкви, жена подала Ивану Александровичу портфель с ценными бумагами и сказала: «Вот половина моего состояния, а я – княгиня Голицына, и теперь все кончено между нами!». После этого муж навсегда оставил ее в покое и поспешил в Париж.

                       

Новоявленная княгиня Голицына – властная и умная женщина, увлеклась мистицизмом. В 1824 году, вместе с единомышленниками – немецкими переселенцами, с баронессой Варварой-Юлианной Крюденер, она отплыла из Петербурга водой, на большой барке по Волге и Дону в Крым, где задумала устроить религиозную колонию-поселение. Путешествие было нелегким – на Волге барка едва не перевернулась в бурю. Путешественники были спасены только благодаря распорядительности княгини Голицыной, которая сама срубила мачту.

В благословенную Тавриду путешественники добирались полгода. Осень застала их в небольшом городке Карасубазар (ныне Белогорск). В нем, так и не достигнув Южного берега, баронесса Крюденер, страдавшая раком, умерла. Скончалась она в день Рождества Христова в полном сознании и с надеждой на милосердие Божие. Княжна Голицына, купив в Крыму земли поселка Кореиз в 15 км от Ялты, возвела здесь имение с церковью, домом и парком в 6 гектаров, винным подвалом и многочисленными хозяйственными постройками. В имении собрались до 100 колонистов-пиэтистов, последователей баронессы В.-Ю. Крюденер.

 

Анна Сергеевна поражала всех своим мужским видом: ходила в длинном сюртуке и суконных панталонах, с плетью в руках, которой собственоручно расправлялась со своими домашними и даже окрестными татарами. Не только они, но и исправники, заседатели и прочие трепетали перед деспотичной женщиной. Она ездила верхом, как мужчина, и подписывалась в письмах La viedes Monts, что остряки переводили La vielle Demon.

Среди нашедших приют в доме Голицыной, в Кореизе, поселилась одна примечательная француженка, которая никогда не снимала лосиной фуфайки и требовала, чтобы в ней ее и похоронили. Ее не послушались и по православному обычаю после смерти ее обмыли; к удивлению присутствовавших при обряде у нее на плече они увидели клеймо. Оказалось, что это была длительно жившая в Петербурге под именем графини Гашет сеченая и клейменая мадамде Ла Мотт*. Она была известна до французской революции тем, что играла главную роль в позорном процессе, сходным с делом об ожерелье королевы из романа А. Дюма «Три мушкетера».

*    Жанна Ла-Мот де Валуа (1756–1826), графиня–придворная дама королевы Марии-Антуанетты. Была приговорена к телесному наказанию и тюремному заключению. Бежала из Франции.

А князь Голицын, вернувшись в Париж, смог расплатиться с долгами. Восстановив свою подмоченную репутацию и прихватив приглянувшуюся цесаревичу парижскую актрису Лоран, Иван Александрович в ноябре 1814 года перебрался из столицы Франции в Варшаву. Великий князь отвел Кларе Анне покои в Брюлевском дворце, в которых она проживала тихо и безмятежно. Через девять месяцев – 13 августа 1815 года она родила великому князю дочь, которую в честь отца назвали Констанцией Константиновной Константиновой, а по матери записали в католическую веру. В благодарность Константин Павлович возвел мать новорожденной в графское достоинство и учредил ее герб.

 

Клара-Анна де Лоран, 1825 г

Герб новоявленной графини де Лоран представлял собой щит серебряного цвета. Над щитом корона (признак приастности к царственному роду), а в короне три страусовых пера, из которых первое желтое, второе красное и третье зеленое. В серебряном поле три стропила, с правыми плечами голубыми, а левыми красными; над стропилами витали два бутона роз, друг к другу обращенные. Стропила символизировали общую крышу (родственные связи), бутоны роз имели девиз: «меньше показываясь, становлюсь прекраснее».

Герб графини де Лоран

Однако, согласно придворному этикету, полученное де Лоран графское достоинство не давало ей права присутствовать на светских раутах. Графиня де Лоран, по свидетельству современников, ангел доброты и кротости, не слыла амбициозной и ее не очень оскорбляло положение наложницы. Через некоторое время после рождения дочери она стала выступать во французском театре в Варшаве под театральным псевдонимом Констанс.

20 декабря 1818 года (1 января1819 года по новому стилю) там же, в Варшаве, у Константина Павловича и Клары Анны родился сын. По российским законам этот ребенок считался внебрачным, то есть рожденным незамужней. По желанию отца младенцу дали имя Константин.

 

В те времена при совершении метрической записи внебрачному ребенку присваивали отчество и фамилию сообразно имени своего восприемника. Поскольку восприемником был великий князь, то новорожденный стал Константином Константиновичем Константиновым.

 

 

 

 

.